К 60-летию украинского телевидения: известный украинский ведущий, прихожанин православного храма - о том, как телевидение играет на человеческих страстях, и почему "слишком много крови".
К 60-летию украинского телевидения: известный украинский ведущий, прихожанин православного храма - о временах, когда приходилось в новостях "выгрызать" каждое слово правды, о своем отношении к документалистике о "тарелочках" и почему на "1+1" не нужны слишком хорошие люди.
***
В 1996 году с красным дипломом окончил Институт журналистики Киевского национального университета им. Т.Шевченко.
В декабре 1996 года вместе с командой Александра Ткаченко, которая создавала программу «Післямова», пришел на телеканал «1+1» создавать ТСН (Телевизионная служба новостей). В ТСН - с первого выпуска 1 января 1997 года.
С 1998 года начал вести ночные выпуски ТСН. Кроме того, был ведущим в специальных проектах – телемосты, «избирательные ночи». Соавтор серии авторских программ «ТСН - особый взгляд».
В 1998-1999 годах возглавлял отдел международных новостей ТСН.
С 2005 года кроме ночных новостей стал вести еженедельную информационно-аналитическую программу «ТСН. Итоги».
С 2006 года являлся постоянным ведущим «ТСН. Итоги». Тогда же «ТСН. Итоги» получила премию «Телетриумф-2006» как лучшая информационная программа.
С начала 2009 года как ведущий перешел на Первый национальный.
***
«ПРАКТИЧЕСКИ ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ О ДВУНАДЕСЯТЫХ ПРАЗДНИКАХ В СВЕТСКИХ СМИ ВЫГЛЯДИТ ТАК: НАЗВАНИЕ, ПОТОМ – ЧТО В НАРОДЕ, КАКАЯ БУДЕТ ПОГОДА, И ЧТО В ЭТОТ ДЕНЬ ЕДЯТ…»
Олесь, сколько лет Вы на телевидении?
На телевидении я с 1995 года. Я тогда еще был студентом, учился на четвертом курсе. Саша Ткаченко (Александр Ткаченко — теперь генеральный директор группы каналов «1+1») начал делать программу «Післямова». Фактически тогда было две школы телевизионной журналистики – «Вікна» (СТБ) и «Післямова» (сначала УТ-1, потом «1+1»). Вот он пригласил меня попробовать себя в качестве журналиста. Я пришел со своими темами, начал работать.
А сколько лет Вы верующий?
Пришел в Церковь — так, чтобы говорить уже о воцерковлении – в 2001 году и являюсь постоянным прихожанином Киевского Свято-Троицкого Ионинского монастыря.
А процессы духовного поиска, которые, наверное, сопровождают каждого молодого человека, продолжались где-то с последних классов школы.
То есть, стаж и телевизионщика, и человека верующего у Вас, можно сказать, довольно большой. Скажите, за все это время случалось ли, чтобы Ваша профессиональная деятельность вступала в конфликт с Вашим мировоззрением как православного христианина?
Знаете, были такие моменты…
Наверное, самым конфликтным в этом плане был 2004 год. Когда на телевидении царила цензура, так называемые «темники». Когда каждый день становился днем борьбы за пусть даже одно-единственное предложение по-настоящему ценной, правдивой информации, которая должна была прозвучать для зрителей. И случались моменты, когда приходилось уступать — иначе тогда надо было просто уходить. Но я предпочитал оставаться и каждый день продолжать «выгрызать» по слову эти новости.
Вот это вынужденное умолчание – именно не солгать, но умолчать информацию – это вызывало конфликт. Да и в те годы на нашем телевидении царили совсем другие — высокие представления о значении журналистской профессии, и это представление разделяли большинство людей, которые меня тогда окружали.
Уже позже я ощущал конфликтность в том плане, что, как православный христианин, хотел бы в новостях, в информационно-аналитической еженедельной программе давать больше информации о наших православных праздниках, о событиях в Православной Церкви. Но подобные мои попытки наталкивались на непонимание выпускающих редакторов.
Помню один характерный разговор с редактором по этому поводу. Я ведь все равно писал новости о православных праздниках, начитки пробивал — считал важным объяснить людям, что у яблочного Спаса есть другое название и значение, или что необязательно начинать информацию о Рождестве с того, каким должен быть стол, и какие бытуют народные традиции. Ведь практически вся информация о двунадесятых праздниках в светских СМИ выглядит так: название, потом – что в народе, какая будет погода, и что в этот день едят. Это хотелось поменять, хоть на своем маленьком участке работы — теленовостях.
Так вот, после очередной моей такой начитки подошел ко мне наш выпускающий редактор и сказал: «Джонатан Свифт и писательским талантом обладал, и одновременно клириком был. Может, и у тебя это когда-нибудь получится. Но вообще, — говорит, — зачем это нужно, люди и так могут прочитать, если интересуются».
Как думаете, с чем связан такой взгляд редакторов? Они знают, что аудитории тема религии неинтересна, или же сами решают, что этой темы не будет — уже без учета пожеланий зрителей?
Редактора научены выбирать темы, которые заинтересуют. И, думаю, не всегда понимают, что тема, связанная с духовной жизнью, тоже может быть людям интересна.
Слава Богу, у нас сейчас все-таки для каких-то выпусков, хотя бы дневных, сюжеты на тему православия снимаются. Громкие события, связанные с жизнью Церкви – визиты – освещаются. Но пристальное ежедневное внимание к Церкви – это пока еще недостижимая цель.
На Ваш взгляд, почему так? Церковь слишком закрыта, или общество слишком глухо?
Как же Церковь закрыта, если буквально в каждом украинском селе ежедневно открыт храм! Церковь — открыта, а впечатление о ее закрытости, возможно, возникает из-за того, что она физически не идет к людям, ждет, пока они придут в храм. Но, насколько я знаю, ведется работа — молодежная, социальная, миссионерская… И вот об этой своей деятельности Церковь тоже должна доносить информацию.
Да, должна. Она старается:)
«КАЖДЫЙ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА СВОЙ УЧАСТОК… ДЛЯ СЕБЯ Я РЕШИЛ, ЧТО АПРИОРИ НЕ МОГУ РАБОТАТЬ НА ТЕЛЕВИДЕНИИ РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОМ»
Но возвращаясь к светскому ТВ, скажите, как верующий человек, не ощущали ли Вы к себе предвзятого отношения со стороны коллег по цеху? Как вообще христианину работается на телевидении?
О том, что я верующий, не все знают. Не будешь же кричать об этом на каждом углу... Но перед каждым своим эфиром я читаю про себя молитву, осеняю себя крестным знамением, и многие догадываются о моей принадлежности к православию, наверное.
Думаю, никакого предвзятого отношения нет. Может быть, в силу христианских взглядов ты просто не втягиваешься в традиционное для телевидения общение… Вообще же могу сказать, что я – человек достаточно закрытый, прихожу работать и не совсем задумываюсь о том, что обо мне кто думает.
Хорошо, Вы говорите, что не испытываете трудностей с коллегами по работе. И в своей деятельности, за исключением каких-то особых периодов в прошлом, не приходится преступать нравственные, а, тем более, христианские нормы. Но считается, что украинское телевидение и вообще телевидение современное, не есть нравственное само по себе. Возникает вопрос, если на ТВ работают, в том числе такие люди как Вы — верующие и высокоморальные, то почему тогда можно упрекнуть в аморальности само телевидение?
Да, отчасти оттого, что я являюсь частью телевидения, и меня можно упрекнуть: ты принадлежишь к такому телевидению, которое в большинстве случаев является безнравственным, которое играет на человеческих страстях, идет на поводу у аудитории, требующей развлечений и зрелищ (собственно говоря, телевидение и работает по удовлетворению таких потребностей).
Но могу сказать, что каждый несет ответственность за свой участок. Что касается меня лично, то я для себя решил, что априори не могу работать на телевидении развлекательном. Поэтому ушел в свое время на государственный национальный телеканал, в программу, которая занимается обсуждением политических событий, экономических, социальных проблем – и мне на этой работе более-менее комфортно. Могу сказать, что всегда старался и стараюсь найти на телевидении работу, которая не вынуждает меня вступать в конфликт со своей совестью и со своими убеждениями человека верующего и православного.
Когда я уходил с «1+1» сюда на новости, то отчетливо понимал разницу между новостями классическими (здесь, правда, есть свои проблемы, связанные с тем, что это все-таки государственный канал) и новыми, теми, которые стали производиться на «1+1». Выбор есть — заниматься ли разжиганием страстей на развлекательном ТВ или вести социалку, документалистику. Мне, как журналисту, интересно второе. Плохо, что поле для такой деятельности в Украине небольшое. Хочется надеяться, что на отечественном телевидении еще будет подъем в этом втором направлении.
Как в России. У них сейчас кроме телевидения развлечений есть и телевидение документальных фильмов, и телевидение ток-шоу, и телевидение исторических программ.
Считаю, что и мы к такому придем. Не хочется сдаваться, поэтому со своей стороны стараюсь пробивать те проекты, которые у меня есть. Вернуться к тем традициям «1+1», когда телевидение не воспитывало, нет, но, по крайней мере, хоть немного пробовало формировать правильные, с моей точки зрения, вкусы аудитории.
«ВОТ ГОВОРЯТ: МОЛ, НА ТВ СЛИШКОМ МНОГО КРОВИ, КРИМИНАЛА. А РЕЙТИНГОВАЯ КАРТИНА СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ О ТОМ, ЧТО ЭТО СМОТРЯТ!»
Можно мы сейчас тоже вернемся к этому периоду? Вы начинали работать с «плюсами» с самого их образования, практически с рождения. Четверо ведущих ТСН, среди которых и Вы, были лицами, наверное, самыми узнаваемыми в общенациональном масштабе. И на Вашу работу ориентировались и ровнялись тогда все журналисты.
Можете ли Вы сказать, почему, на Ваш взгляд, произошла такая метаморфоза с телеканалом — от интеллектуальных новостей до нынешнего проекта под названием «sex-миссия»? Ведь этот процесс характерен для всего нашего ТВ в целом.
Кстати, об этом проекте… Меня шокировало даже не то, что он появился, а то, что делает его журналистка, моя однокурсница, с которой мы вместе работали на еженедельнике «ТСН. Итоги». В свое время она подготовила серию блестящих репортажей о Беслане. Это были проникновенные сюжеты, которые брали за душу, на которых люди плакали. Вот то, что именно она взялась за этот проект, больше всего и печалит.
Что касается в целом изменившейся политики на «1+1», то, наверное, это связано с процессами в обществе, с изменением вкусов населения. Люди испытали и испытывают до сих пор большущее разочарование в связи с событиями, происходящими в стране. Вспомнить только, какие были большие надежды после «оранжевой революции»… А потом смотришь – нет, ничего не поменялось. Я это даже по себе ощущаю: подъем был, но время прошло, а всё осталось по-прежнему, и люди проявили себя точно также.
Наверное, стало меньше интереса к настоящей политической журналистике. Она заменяется борьбой каких-то эмоций, страстей в эфире, превратилась в бесконечные склоки и игру на каких-то низменных запросах.
И как мне кажется, после этого люди ударились в развлечения: «нам как бы все равно, а вы дайте нам возле ящика отдохнуть». А телевидение на это повелось. И теперь всё вылилось в какую-то гонку вооружений, стало расти как снежный ком — аудитория говорит: «Мы хотим больше и больше развлечений», а ТВ отвечает: «Хорошо, нате больше, а нате еще и так – попробуйте, понравится или нет».
И вы знаете, какой-то парадокс – телевидение за его аморальность все ругают, но рейтинги просмотров зашкаливают! Я вот с людьми общаюсь, и все говорят, мол, слишком много крови, криминала. Никто не сказал, что он сидит и смотрит это, прикипев к экрану. А рейтинговая картина свидетельствует о другом – люди наоборот это смотрят. Вот, что парадоксально и непонятно. Может, стесняются признаться?
Но в годы, когда Вы работали на «плюсах», не было таких низкопробных передач, как сейчас, однако рейтинги у канала тоже были высокие…
Тогда была меньше конкуренция. Мы были на высоте, одними из лучших, но и телеканалов столько не было. Со временем каналов стало больше, кто-то выступил первым, решил применить такой прием в погоне за аудиторию, который потом стал трендом, и началось. «1+1» решил побороться за зрителя шоу талантов с каналом «СТБ», в результате – растерял свою старую аудиторию.
Знаете, когда я уходил с «1+1», мне было сказано, что ты «сильно хороший ведущий для тех новостей, которые мы теперь будем делать. А если мы будем снимать документалистику, то это будет документалистика о «тарелочках»…» Погоня за рейтингами диктовала свои условия.
Как Вы думаете, есть ли будущее за такими «сильно хорошими»? Могут ли православные или вообще, любые люди с достаточно высокими понятиями о нравственности, изменить ход вещей, сказать свое слово в телевидении?
Даже не знаю. Не наш, не украинский человек сказал, что новости – это плохие новости. И мы видим, что его лозунг продолжают нести все телеканалы, все редакторы. Наверное, больше цепляют человека известия о чем-то плохом. Человек думает: «Как хорошо, что это не со мной случилось».
Что касается будущего… Я не знаю, а нужно ли православным людям телевидение вообще? Да, есть у меня грех, пройтись по каналам, посмотреть, что и как, но смотреть-то особо нечего.
Есть оптимисты среди моих коллег, которые говорят о том, что телевидение развивается тоже в синусоиде. Есть период падения, упадка, но затем наступит и период роста, подъема. Наверное, поменяются вкусы, наверное, мы придем хотя бы к телевизионному разнообразию. Мысли в таком направлении есть. Есть проекты, не связанные напрямую с Церковью, православием, но проекты добрые, которые заставляют людей подумать, вспомнить о своей жизни, о своих предках, о связи поколений. Вспомнить что-то хорошее в прошлом, задуматься о нынешнем своем положении.
К сожалению, пока это еще продюсерами и коммерческими телевидениями мало востребовано. Хотя надеюсь, что сейчас что-то и поменяется. Разговоры на эти темы все время идут.
Но мне кажется, что нельзя какую-то большую ставку делать на телевидение. Хотя на сегодня — оно самый большой, наверное, монстр. Есть общение, во время которого люди формируются — общение в семье, коллективе, среди единомышленников. А какое у нас сейчас общение? Интернет, ток-шоу, засилье технологий, на которые человек постоянно отвлекается. Это столько времени забирает… А если у тебя есть семья, дети, то чем дальше, тем больше ощущаешь катастрофическую нехватку времени.
Не знаю, мне кажется, что люди должны сами расти, меняться, формировать соответствующие вкусы. И голосовать пультом. Тогда и телевидение, даст Бог, поменяется.
Юлия Коминко, журнал «Лоза», выпуск №2 (ноябрь 2011)