Вся внешняя сторона церковной жизни выражает внутреннее содержание религии христианской. И вопрос об этикете не есть вопрос внешний, формальный. Этикет выражает статус человека в Церкви.
«Святой отец»
Существует миф (прочно приевшийся в русскоязычной православной литературе благодаря необдуманному высказыванию протодиакона А.Кураева в одной из своих ранних, к слову, весьма полезных книг), будто такое обращение «римо-католическое и не принятое для православных». Как раз наоборот – в Римской Церкви такое обращение уместно только к Папе Римскому. Как же обстоят дела в Православии? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к официальным текстам православной традиции.
Открываем наш современный Часослов (т.е. книгу, по которой и ныне совершается богослужение на православных приходах и в монастырях). Открываем чин Великого Повечерия и чин Полунощницы. После окончания этих служб совершающий чреду иеромонах обращается к стоящим в храме священникам монастыря и монахам: «Благословите, отцы святые, и простите мне грешному». На что получает ответ из храма: «Бог простит тебя, отче святой». Затем после отпуста повечерия вся братия подходит к игумену, испрашивая прощение: «Благослови, отче святый, и прости мне грешному». Если мы откроем Триодь Постную на службе Пятка 6-й седмицы Великого Поста или на службе Великой Среды, то увидим, что устав предписывает после последования Изобразительных испрашивать прощение друг у друга.
Совершающий чреду иеромонах обращается к стоящим в храме священникам монастыря и монахам: «Благословите, отцы святые, и простите мне грешному». На что получает ответ из храма: «Бог простит тебя, отче честный», - но тут же каждый из братии подходит к священнику и просит: «Прости мя, отче святый». Если мы возьмем современный Служебник, то и тут увидим, что перед началом Литургии, а также после Херувимской песни и после Эпиклезиса (освящения даров) диакон обращается к священнику, испрашивая молитв: «Помолись обо мне, владыко святый» и «помяни меня, владыко святый, грешного».
Итак, мы видим, что обращения «святой отец» или «владыко святой» - не только не запрещено, но даже прямо прописано в современных православных богослужебных книгах. Тут следует упомянуть, что вообще обращение «святые» в новозаветных апостольских писаниях адресовано ко всем реальным членам Церкви – Крещённым и участвующим в Евхаристии. В этом контексте следует рассматривать и указанное обращение ко священнику. Кстати, и к мирянам это обращение сохранилось до сего дня в одном-единственном случае, а именно – при возношении Святого Агнца на Евхаристии священник возглашает: «Святая – святым». Смысл этого обряда заключается в том, чтобы пред взорами молящихся явить святую плоть Христа, которая дается в пищу обществу святых – Церкви Его.
Но от «святого» следует отличать «священного»
Если первое слово означает личностное преуспеяние в святости Христовой (а потому совершенно недопустимо говорить о себе самом как о святом, т.е. упоминать святость в первом лице), то второе означает «посвящение Богу». В греческом языке «святой» звучит как «агиос», а «священный» как «иерос». Собственно, прилагательное «священный» есть указание на наличие сана священства (по-гречески «иереус», откуда славянизированное «иерей»). Указание наличия сана священства не является отсутствием скромности. Даже наоборот – лицо, имеющее сан священника, подчеркивает свой статус служения в Церкви. Так как священность есть всецело дар и нисколько не личная заслуга, то она и не может быть предметом гордости.
В современной практике, к сожалению, совершенно не учитывается это требование (обозначать наличие пресвитерского сана) при указании монашествующих степеней. Так, у нас сохранилось «иеромонах» (дословно с греческого «иерей-монах» или «священник-инок»), зато при указании сана игумена куда-то «священно» выпало. Тогда как и по статусу, и по канонам не всякий игумен имеет пресвитерский сан (к примеру, преподобный Пафнутий Боровский). Да и игуменья имеет то же самое молитвенное поставление, что и игумен, однако, саном священства она обладать не может по определению. Посему просто необходимо – ради терминологической точности – говорить о священнике-игумене «священно-игумен» (что и делается, к примеру, у греков, которые указывают «игумен» монаха или монахиню, управляющую монастырем, а «иеро-игумен» если поставленный игуменом монах имеет сан священника).
Зато Архиерейский Собор Русской Православной Церкви 2000 года, прославив сонм святых, допустил при этом величайшую ошибку. Впервые в истории Церкви мученик-диакон стал поминаться в лике священномучеников, тогда как мы видим, что даже в нынешнем нашем календаре все мученики в сане диакона (к примеру, Авив диакон вместе с Гурием и Самоном) относятся к ряду простых мучеников. Почему так? Потому что священно-мученник есть лицо, священнодействующее, то есть, имеющее степень в священстве. Диакон служит при совершении священнодействия, а потому он только священнослужитель (по-гречески «иеродиаконос»), но не священник.
Столь смущающий многих эпитет «Преосвященный»
Это титул епископа, является так же ничем иным, как указанием на превосходящую степень священства. Вспомним, что в древности монахов, принявших священный сан, звали «Освященный», т.е. облечённый священством (Савва Освященный и др.). Епископ имеет превосходящую степень в священстве, а потому он пре-освященный. Титул «Высокопреосвященный» давался епископам, управляющим целыми округами (архиепископам, митрополитам) и имеющими у себя в подчинении несколько пре-освященных еископов.
Зато вот «матушка» есть обращение к игуменье (в лучшем случае – к монахине), но никак не к мирянке - «поповской жене»
Жены клира не обладают статусом клира. Брак, которым притягивают этот эпитет для неуместного возвеличивания своей семьи некоторые клирики, не распространяет привилегии клира на «вторую половину». Так как все поставления и посвящения всегда персональны и вместе с титулом и почестями возлагают еще и исключительное служение (которое не имеет права нести непосвященый).
Если бы какие-то духовные полномочия передавались женам клира, то они бы, во-первых, были отражены в канонах, а, во-вторых, вместе с эпитетами присутствовало бы и служение (на которое бы жены клира возводились посвящением), которое давало бы право ей именоваться «матушкой» и выделяло бы её из разряда мирян. Нужно учитывать, что жена священника не имеет права входа в алтарь, тогда как посвященная диакониса имеет право входить в алтарь (как и монахиня). Не абсурд ли мирянку именовать «матушкой», а посвященную монашку или диаконису – «сестрой»?
Современное же выделение мирянки с титулом «матушка» не только не канонично, но еще и антиканонично для церковного сознания, т.к. общине навязывается некое духовное «материнство» рядовой прихожанки.
Греческое «паппадиа» (откуда у нас «попадья») есть прилагательное «отцовская» от «паппас» (отец). Т.е. это никак не «мать» или «матушка», а лишь указание на семейную принадлежность к священнику («батюшке»). Этот титул вполне применим к жене священника и не противоречит каноническому сознанию. Для общины же жена клирика является «сестрой», но никак не «матушкой»! Более того, попытка навязать свою супругу в качестве «матушки» для общины является еще и каноническим преступлением, что расписано авторитетным византийским канонистом иеромонахом Матфеев Властарем («Алфавитная Синтагма», буква «Г», глава 21-я).
Властарь обращает внимание, что чин учительства и отечества духовного – это сан пресвитеров, который не передается по закону супружества. А «слово Божье всем вообще женщинам повелевает молчать и учиться, а не учить» - заключает автор, ссылаясь на 11-е правило Лаодикийского собора, запретившего чин «пресвитерид» (об этом сане см. наше исследование: «Апостольское Предание» сщмч. Ипполита Римского: учение о священстве (к истории формирования клира) // Церковь и Время, № 1 (46), 2009).
Но может возникнуть вопрос:
Откуда же пошла эта неканоническая традиция?
Из дореволюционного светского этикета. Достаточно пролистать дореволюционную русскую литературу, чтобы убедиться, что эпитеты «батюшка» и «матушка» были выражением уважения «в высшем свете» и адресовались к обычным светским лицам: к князьям и графам, к прокурорам и судьям, к генералам и капитанам, к врачам и писателям, к музыкантам и поэтам. Разумеется, что после трагедии 1917 года семьи священников остались носителями «дореволюционного этикета», где «батюшка» и «матушка» выражали не религиозный статус, а разрушенную большевиками культуру.
Автор этих строк был раз очевидцем такого казуса между двумя православными священниками – греком и русскоговорящим украинцем. Последний, представляя первому свою супругу, сказал: «А это моя матушка», - на что грек, прекрасно владея русским языком (обучался в Москве 7 лет), ответил: «Твоя мама хорошо сохранилась». Собрат, было, пытался что-то возразить, но грек был неумолим: «Ну, ты же, отец, должен знать свой язык: фраза "моя матушка" может быть сказана только о твоей матери». К сожалению, у нас больше тех, кто не вслушивается в собственные слова, чем тех, кто задумывается над их содержанием.
