Религия, глобализация и кукла Барби

В этом году кукла Барби триумфально празднует свое пятидесятилетие. Гламурная блондинка носила платья кутюрье 50-х, бегала на дискотеки 80-х, получала по 10 тысяч писем еженедельно от девочек, которые в настоящее время собираются на пенсию, становилась героиней бульварных еженедельников и докторских диссертаций.

В этом году кукла Барби триумфально празднует свое пятидесятилетие. Гламурная блондинка носила платья кутюрье 50-х, бегала на дискотеки 80-х, получала по 10 тысяч писем еженедельно от девочек, которые в настоящее время собираются на пенсию, становилась героиней бульварных еженедельников и докторских диссертаций. Она меняла авто, длину ног, черты лица, чтобы оставаться той же. Парадоксальный, по словам историков моды, „микс невинности и дьявольскго соблазна" покорил 150 стран; ежесекундно где-то в мире у Барби появляется новая счастливая хозяйка; ежегодная прибыль от продаж куклы составляет миллиард долларов США. Изготовленные за полстолетия Барби „всех времен и народов", сжав ладони друг друга, могут опоясати планету три с половиной раза. Но есть места на Земле, куда эту куклу не пускают: в Саудовской Аравии, например, или в Иране продавца Барби ожидает по меньшей мере штраф. "Исламский вариант" этой куклы —  черноглазая Фулла, которую лет пять тому начали продавать на просторах от Дамаска до Джакарты, на самом деле совсем не соответствует Барби. Вместо гимна женской сексуальности — одежды до пят и хиджаб, вместо бойфренда Кена — молитвенный коврик. Барби собирается на фееричную вечеринку, Фулла — и мечеть. Барби была и остается символом глобализации, Фулла — сопротивление ей. Причем, по словам сирийской правозащитницы Маан Абдул Салам, вряд ли задрапированная в черные одежды кукла имела бы успех на Ближнем Востоке еще несколько десятилетий тому назад.

Однако "большое религиозное возвращение" последней четверти ХХ ст. сделало подчеркнуто набожную Фуллу желанной игрушкой миллионов детей региона. Прогнозы раскованных до неприличия футурологов 1960-х не желают исполняться. Глобализация, которая делает встречу религий неотвратимой, не смешивает их в колоссальном планетарном казане; мы так и не стали свидетелями не только напророченной единственной для всех мировой сверхрелигии, но и даже сколько-нибудь серьезных примеров религиозного синтеза, которые должны были бы по прогнозам возникнуть на стыках больших религиозных цивилизаций. Вместо общей для землян "глобальной религии" планета становится свидетелем чуть ли не повсеместного "восстания" религий, которые обнаруживают большую или меньшую нетерпимость к другим религиям. В социологии религии своего рода банальностью стали рассуждения о "грандиозном реванше" религии, о ее "возвращении из изгнания на мировую арену", ознаменованное вихрем нетерпимости, который прокатился "от Алжира до Айдахо." Религия оставляет выделенные для нее идеологами прошлого века гетто, а глобализация не только не отменяет установленных религиями между собой демаркационных линий, но и укрепляет их. Вместо того, чтобы становиться все более унифицированной и "современной", религия оказывает сопротивление обезличению и обнаруживает себя во все более разнообразных формах. Например, в 1800 году, когда колесо глобализации едва лишь набирало обороты, в мире существовало приблизительно 500 христианских деноминаций. На протяжении ХІХ ст. их количество выросло в 3,8 раза, а на протяжении ХХ ст. — в 9,8 раза. Только за первых семь лет ХХІ века число христианских деноминаций выросло с 33 800 до 39 тысяч. Еще более показательной стала судьба племенных религий, которые должны были исчезнуть с лица земли уже где-то к середине ХХ века; вместо этого число сторонников этих религий в начале тысячелетия достигло 228 млн, а до 2025 года вырастет до 270 млн.

Другими словами, глобализация разрушает барьеры в политике и экономике, но та же глобализация дает толчок движениям, направленным на подтверждение идентичности и самоопределению, и наделяет религии новыми импульсами.

Иногда это происходит изобретательныь, почти непостижимым образом. Трудно переоценить взнос глобализации в свержение коммунизма. Именно она создала конкуренцию "реальнго коммунизма" с „реальным капитализмом" — конкуренцию, которой коммунизм не выдержал и развалился, давно уже подточенный, по словам православного священника Владимира Зелинского, слухами о том, что где-то за "занавесом" есть "нормальный", свободный мир. Похоронив коммунизм, глобализация не просто изменила геополитическую архитектуру мира — она изменила всю философию его построения. И если на протяжении холодной войны сверхгосударства были способны подавлять глубокие отличия между мировыми цивилизациями, основу которых составляют религии, то после ее окончания ситуация изменилась кардинально. С.Гантингтон проницательно тогда писал , что „в современном мире религия является центральной, возможно, основной центральной силой, которая мотивирует и мобилизирует людей. Наивно считать, что, поскольку советский коммунизм свален, Запад выиграл мир навечно. А также, что мусульмане, китайцы, индусы и другие готовы воспринимать западный либерализм как единственную альтернативу. Разделение человечества, порожденное  холодной войной, позади. Но более фундаментальные деления человечества по этническому, религиозному, цивилизационному признаку остаются и порождают новые конфликты". Это, между прочим, значит, что невзирая на разнонаправленные общественно религиозные процессы, принадлежность Украины к восточнохристианскому цивилизационному пространствн будет проявляться постоянно и, возможно, совсем неожиданно. Каким образом побеги "удельной цивилизации" способны ломать слои более поздних культурных и политических заимствований, свидетельствует история секулярной Турции, где через девять десятилетий после сущностно антиисламских реформ Кемаля Ататюрка религия победно демонстрирует свою жизнеспособность и укоренение в политике.

Рискну даже утверждать, что религия — это главный и наиболее серьезный соперник глобализации. Нигде больше так объемно, последовательно и безоговорочно не укоренен дух исключительности и уникальности. Манифестируя свое мусульманство, человек в то же время провозглашает, что он не является ни буддистом, ни сикхом, ни верным какой-то другой религии. Исповедуя себя православным, христианин в то же время этим самым подчеркивает, что он не является католиком или протестантом. Человек может иметь двойное гражданство, быть наполовину украинцем и наполовину монголом, но вряд ли – наполовину православним и наполовину буддистом. 

...Кстати, острословы обещают по крайней мере еще одно "несоответственное соответствие" куклы-юбилярши — мормонскую Барби. Она должна была бы появиться где-то в штате Юта, одетая в длинное платье, туфли без каблуков и в окружении восьми своих детей. Что же, в каждой шутке есть лишь частица шутки — в эпицентре глобального мира, где-то на полдороге между Лос-Анджелесом и Далласом, это упрямое в своей уникальности и уникальное в своем упрямстве сообщество не хочет принимать близлежащий мир таким, как он есть. Они совсем несовременно требуют объявить браком союз лишь между мужчиной и женщиной, молятся прежде, чем съесть даже фаст-фудовский сандвич, и категорически не пьют кока-колу. А еще — не забавляют детей "обычной" Барби из ее бикини, стрингов и добрачных отношений.

Виктор ЕЛЕНСКИЙ, "Религія в Україні"

УНИАН в Google News